Неточные совпадения
С ребятами, с дево́чками
Сдружился, бродит по лесу…
Недаром он бродил!
«Коли платить не можете,
Работайте!» — А в чем твоя
Работа? — «Окопать
Канавками желательно
Болото…» Окопали мы…
«Теперь рубите лес…»
— Ну, хорошо! — Рубили мы,
А немчура показывал,
Где надобно рубить.
Глядим: выходит просека!
Как просеку прочистили,
К болоту поперечины
Велел по ней возить.
Ну, словом: спохватились мы,
Как уж дорогу
сделали,
Что
немец нас поймал!
Несмотря на всю хитрость и ловкость
Немца, втягивавшего его в покупки и выставлявшего всякий расчет так, что нужно было сначала гораздо больше, но, сообразив, можно было
сделать то же и дешевле и тотчас же получить выгоду, Вронский не поддавался ему.
Тяжело за двести рублей всю жизнь в гувернантках по губерниям шляться, но я все-таки знаю, что сестра моя скорее в негры пойдет к плантатору или в латыши к остзейскому
немцу, чем оподлит дух свой и нравственное чувство свое связью с человеком, которого не уважает и с которым ей нечего
делать, — навеки, из одной своей личной выгоды!
— Вообще выходило у него так, что интеллигенция — приказчица рабочего класса, не более, — говорил Суслов, морщась, накладывая ложкой варенье в стакан чаю. — «Нет, сказал я ему, приказчики революций не
делают, вожди, вожди нужны, а не приказчики!» Вы, марксисты, по дурному примеру
немцев, действительно становитесь в позицию приказчиков рабочего класса, но у
немцев есть Бебель, Адлер да — мало ли? А у вас — таких нет, да и не дай бог, чтоб явились… провожать рабочих в Кремль, на поклонение царю…
— Да я… не знаю! — сказал Дронов, втискивая себя в кресло, и заговорил несколько спокойней, вдумчивее: — Может — я не радуюсь, а боюсь. Знаешь, человек я пьяный и вообще ни к черту не годный, и все-таки — не глуп. Это, брат, очень обидно — не дурак, а никуда не годен. Да. Так вот, знаешь, вижу я всяких людей, одни
делают политику, другие — подлости, воров развелось до того много, что придут
немцы, а им грабить нечего!
Немцев — не жаль, им так и надо, им в наказание — Наполеонов счастье. А Россию — жалко.
Он
сделал краткий очерк генеалогии Романовых, указал, что последним членом этой русской фамилии была дочь Петра Первого Елизавета, а после ее престол империи российской занял
немец, герцог Гольштейн-Готторпский.
— Штыком! Чтоб получить удар штыком, нужно подбежать вплоть ко врагу. Верно? Да, мы, на фронте, не щадим себя, а вы, в тылу… Вы — больше враги, чем
немцы! — крикнул он, ударив дном стакана по столу, и матерно выругался, стоя пред Самгиным, размахивая короткими руками, точно пловец. — Вы, штатские,
сделали тыл врагом армии. Да, вы это
сделали. Что я защищаю? Тыл. Но, когда я веду людей в атаку, я помню, что могу получить пулю в затылок или штык в спину. Понимаете?
— Я не склонен преувеличивать заслуги Англии в истории Европы в прошлом, но теперь я говорю вполне уверенно: если б Англия не вступила в бой за Францию,
немцы уже разбили бы ее, грабили, зверски мучили и то же самое
делали бы у вас… с вами.
— Вот, как приедешь на квартиру, Иван Матвеич тебе все
сделает. Это, брат, золотой человек, не чета какому-нибудь выскочке-немцу! Коренной, русский служака, тридцать лет на одном стуле сидит, всем присутствием вертит, и деньжонки есть, а извозчика не наймет; фрак не лучше моего; сам тише воды, ниже травы, говорит чуть слышно, по чужим краям не шатается, как твой этот…
Победа не решалась никак; может быть, немецкая настойчивость и преодолела бы упрямство и закоснелость обломовцев, но
немец встретил затруднения на своей собственной стороне, и победе не суждено было решиться ни на ту, ни на другую сторону. Дело в том, что сын Штольца баловал Обломова, то подсказывая ему уроки, то
делая за него переводы.
— Что! — говорил он, глядя на Ивана Матвеевича. — Подсматривать за Обломовым да за сестрой, какие они там пироги пекут, да и того… свидетелей! Так тут и
немец ничего не
сделает. А ты теперь вольный казак: затеешь следствие — законное дело! Небойсь, и
немец струсит, на мировую пойдет.
Тарантьев питал какое-то инстинктивное отвращение к иностранцам. В глазах его француз,
немец, англичанин были синонимы мошенника, обманщика, хитреца или разбойника. Он даже не
делал различия между нациями: они были все одинаковы в его глазах.
И в нашей литературе указывали на то, что
немцы обнаружили не только жестокость и волю к господству и насилие, но и чувство долга, патриотизм, огромную самодисциплину, способность к самопожертвованию во имя государства, что само зло
делают они, оставаясь верными моральному категорическому императиву.
Лет двенадцати я был переведен с женских рук на мужские. Около того времени мой отец
сделал два неудачных опыта приставить за мной
немца.
При брауншвейг-вольфенбюттельском воине я иногда похаживал к каким-то мальчикам, при которых жил его приятель тоже в должности «
немца» и с которыми мы
делали дальние прогулки; после него я снова оставался в совершенном одиночестве — скучал, рвался из него и не находил выхода.
В самом деле, большей частию в это время
немца при детях благодарят, дарят ему часы и отсылают; если он устал бродить с детьми по улицам и получать выговоры за насморк и пятны на платьях, то
немец при детях становится просто
немцем, заводит небольшую лавочку, продает прежним питомцам мундштуки из янтаря, одеколон, сигарки и
делает другого рода тайные услуги им.
— А, вот каким голосом запел,
немец проклятый! Теперь я знаю, что
делать. Вези меня сей же час на себе, слышишь, неси, как птица!
— Зачем? — удивился Штофф. — О, батенька, здесь можно
сделать большие дела!.. Да, очень большие! Важно поймать момент… Все дело в этом. Край благодатный, и кто пользуется его богатствами? Смешно сказать… Вы посмотрите на них: никто дальше насиженного мелкого плутовства не пошел, или скромно орудует на родительские капиталы, тоже нажитые плутовством. О, здесь можно развернуться!.. Только нужно людей, надежных людей. Моя вся беда в том, что я русский
немец… да!
— Что прикажете
делать, Лизавета Михайловна! От младых ногтей не могу видеть равнодушно
немца: так и подмывает меня его подразнить.
Каролина Карловна отрицательно покачала головой, к хоть после того, как Павел
сделал Каролине Карловне откровенное признание в своей любви, они были совершенно между собой друзья, но все-таки расспрашивать более он не почел себя вправе. Впоследствии он, впрочем, узнал, что виновником нового горя Каролины Карловны был один из таинственных фармацевтов. Русскому она, может быть, не поверила бы более; но против
немца устоять не могла!
— Не знаю, — начал он, как бы более размышляющим тоном, — а по-моему гораздо бы лучше
сделал, если бы отдал его к
немцу в пансион… У того, говорят, и за уроками детей следят и музыке сверх того учат.
— Да, я отлично
сделает шушель, — скромно подхватил сам гер Кригер, выступая на первый план. Это был длинный, худощавый и добродетельный
немец с рыжими клочковатыми волосами и очками на горбатом носу.
И вам ничего не остается
делать, как согласиться с этим воплем, потому что вы видите собственными глазами и чуете сердцем, как всюду, и на земле и под землею, и на воде и под водою — всюду ползет
немец.
— Это то самое место, — объяснил Прозоров, — в которое, по словам Гейне, маршал Даву ударил ногой одного
немца, чем и
сделал его знаменитостью на всю остальную жизнь…
— А что господа? Господа-то у них, может, и добрые, да далече живут, слышь. На селе-то их лет, поди, уж двадцать не чуть; ну, и прокуратит
немец, как ему желается. Года три назад, бают, ходили мужики жалобиться, и господа вызывали тоже
немца — господа, нече сказать, добрые! — да коли же этака выжига виновата будет! Насказал, поди, с три короба: и разбойники-то мужики, и нерадивцы-то! А кто, как не он, их разбойниками
сделал?
Но этот анекдот я уже давно слышал, и даже вполне уверен, что и все господа офицеры знают его наизусть. Но они невзыскательны, и некоторые повествования всегда производят неотразимый эффект между ними. К числу их относятся рассказы о том, как офицер тройку жидов загнал, о том, как русский, квартируя у
немца, неприличность даже на потолке
сделал, и т. д.
— Что
делать! каковы уродились, таковы и есть, не посетуй, родимый! — заметила иронически Кузьмовна, — у тебя бы поучиться, да ты, вишь, только ложечки ковырять умеешь, а
немца наймовать силы нетутка.
Я подумал-подумал, что тут
делать: дома завтра и послезавтра опять все то же самое, стой на дорожке на коленях, да тюп да тюп молоточком камешки бей, а у меня от этого рукомесла уже на коленках наросты пошли и в ушах одно слышание было, как надо мною все насмехаются, что осудил меня вражий
немец за кошкин хвост целую гору камня перемусорить.
Мы,
немцы, имеем старинную культуру, у нас есть солидная наука, блестящая литература, свободные учреждения, а вы
делаете вид, как будто все это вам не в диковину.
Ни англичанин, ни француз, ни
немец не
сделают из тоски постоянного занятия и тем менее не будут хвалиться, что вот, дескать, мы страдаем"благородной"тоской.
Немец этого не
сделает… нет… никогда!
— Под этими фактами, — начал он, — кроется весьма серьезное основание, а видимая неустойчивость — общая участь всякого народа, который социальные идеи не оставляет, как
немцы, в кабинете, не перегоняет их сквозь реторту парламентских прений, как
делают это англичане, а сразу берет и, прикладывает их к делу. Это общая участь! И за то уж им спасибо, что они с таким самоотвержением представляют из себя какой-то оселок, на котором пробуется мысль человеческая. Как это можно? Помилуйте!
Идет полк с музыкой — земля под ним дрожит и трясется, идет и бьет повсюду врагов отечества: турок,
немцев, поляков, шведов, венгерцев и других инородцев. И все может понять и
сделать русский солдат: укрепление соорудить, мост построить, мельницу возвести, пекарню или баню смастерить.
Трое из гостей — Спешников, полковник и вице-губернатор, туповатый, приличный и скучный
немец, — были такого рода люди, что Вера положительно не знала, как их занимать и что с ними
делать.
—
Сделал он все так же, как тот
немец, который исподволь фоксу хвост рубил.
Блюм у нас ни с кем не познакомился, кроме одного только немца-аптекаря, никому не
сделал визитов и, по обычаю своему, зажил скупо и уединенно.
— Это уж бог знает, кто из них кого разлюбил; но когда она опять вернулась к мужу, то этот самолюбивый
немец, говорят, не сказал даже ей, что знает, где она была и что
делала.
Смотрю в стекло: сидит
немец, часы
делает, лет этак сорока пяти, нос горбатый, глаза выпучены, во фраке и в стоячих воротничках, этаких длинных, важный такой.
Вижу,
делает немец не так, как надо, а двинуться не могу.
Дела, само собою разумеется, и там ему не нашлось; он занимался бессистемно, занимался всем на свете, удивлял немецких специалистов многосторонностью русского ума; удивлял французов глубокомыслием, и в то время, как
немцы и французы
делали много, — он ничего, он тратил свое время, стреляя из пистолета в тире, просиживая до поздней ночи у ресторанов и отдаваясь телом, душою и кошельком какой-нибудь лоретке.
Да, остаюсь, и со временем натурализируюсь, как
делают немцы.
Не хватило терпения, да и
сделать это может только какой-нибудь
немец.
Двоеточие. Давай сядем. Так вот — явились, значит,
немцы… У меня заводишко старый, машины — дрянь, а они, понимаешь, все новенькое поставили, — ну, товар у них лучше моего и дешевле… Вижу — дело мое швах… подумал — лучше
немца не
сделаешь… Ну, и решил — продам всю музыку
немцам. (Задумчиво молчит.)
Что же касается до имения, ей принадлежавшего, то ни она сама, ни муж ее ничего с ним
сделать не сумели: оно было давно запущено, но многоземельно, с разными угодьями, лесами и озером, на котором когда-то стояла большая фабрика, заведенная ревностным, но безалаберным барином, процветавшая в руках плута-купца и окончательно погибшая под управлением честного антрепренера из
немцев.
— Революционеры — враги царя и бога. Десятка бубен, тройка, валет пик. Они подкуплены
немцами для того, чтобы разорить Россию… Мы, русские, стали всё
делать сами, а
немцам… Король, пятёрка и девятка, — чёрт возьми! Шестнадцатое совпадение!..
А
немцы, англичане и японцы недовольны этим, они хотели бы забрать освобождённые Россией народы в свою власть, но знают, что царь не позволит им
сделать это, — вот почему они ненавидят царя и, желая ему всякого зла, стараются устроить в России революцию.
— Нет, я вижу, нечего тут с этими чертями
делать! — решил Илья Макарович, и на другой же день бросил свою копию и уехал от
немцев в Италию, но уехал, — увы! — не с художественной гривкой, а с форменной стрижкой прусского рекрута.
— И того вы не имеете права
делать: сами вы русская, отец у него русский, и потому он должен оставаться русским, пока у него собственного, личного какого-нибудь желания не явится по сему предмету; а то вдруг вы
сделаете его, положим, каким-нибудь
немцем и протестантом, а он потом спросит вас: «На каком основании, маменька, вы отторгнули меня от моей родины и от моей природной религии?» — что вы на это скажете ему?
— Хорошо. Между насекомоядными попадаются очень интересные субъекты. Например, крот. Про него говорят, что он полезен, так как истребляет вредных насекомых. Рассказывают, что будто какой-то
немец прислал императору Вильгельму Первому шубу из кротовых шкурок и будто император приказал
сделать ему выговор за то, что он истребил такое множество полезных животных. А между тем крот в жестокости нисколько не уступит твоему зверьку и к тому же очень вреден, так как страшно портит луга.
Все эти новости похожи одна на другую и сводятся к такому типу: один француз
сделал открытие, другой —
немец — уличил его, доказав, что это открытие было сделано еще в 1870 году каким-то американцем, а третий — тоже
немец — перехитрил обоих, доказав им, что оба они опростоволосились, приняв под микроскопом шарики воздуха за темный пигмент.